ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]
— Лесков!
Виктор быстро обернулся и увидел Алексея Ивановича. Боцман внимательно смотрел на мальчика.
— Пройди к командиру, — сказал он. — Командир хочет с тобой поговорить. Его каюта четвёртая по правому борту.
— Есть пройти к командиру, — ответил юнга.
Со стеснённым сердцем направился он к жилым помещениям командного состава.
«ПОДУМАТЬ ХОРОШЕНЬКО…»
Дверь четвёртой каюты по правому борту была открыта. На пороге, спиной к Виктору, стоял обладатель чудесного чемодана и быстро говорил:
— Нет, тут же всё ясно… Такие замечательные глаза… Совершенно ясно…
— Благодарю вас, профессор, — раздался густой голос.
— Совершенно, совершенно ясно! — проговорил чудак, закрыл дверь, увидел Виктора и смущённо сказал: — Ах, это ты, мальчик!
Он постучал в дверь и крикнул:
— Мальчик пришёл!
— Прекрасно! Войди, юнга Лесков, — прогудел голос в каюте.
Виктор вошёл. Командир «Быстрого» сидел к нему спиной за столом. Он писал и не скоро повернулся к юнге. Наконец он кончил, пробормотал: «Точка!» — и встал. Виктор увидел очень высокого человека, загорелое лицо, светло-серые глаза. Они резко выделялись на тёмном лице и глядели из-под нависшего лба, как из засады, — настойчиво, внимательно, как показалось Виктору, строго.
— Здравствуй, Лесков! — сказал командир. — Рад с тобой познакомиться.
Он взял со стола лист бумаги, пробежал написанное и протянул мальчику:
— Ты умеешь читать рукописное? Вероятно, с трудом? Я предвидел это. Постарался писать разборчивее. Это текст радиограммы. Ответ на запрос походной редакции военно-морской газеты. Спрашивают фамилию сигнальщика, который обнаружил подводную лодку. Понимаешь? В моём сообщении командованию я не указал фамилии, а газета желает довести её до сведения всего флота. Читай! Это о тебе…
Виктор вглядывался в круглые крупные буквы, но они прыгали, разбегались, как живые. Командир молчал, и это молчание нависло над Виктором, заставило его съёжиться.
— Нет, ты не читаешь, — сказал командир. — Дай сюда. Слушай внимательно!
Он медленно прочитал:
— «Первым обнаружил подводную лодку «синих» пассажир на борту эсминца «Быстрый», воспитанник блокшива Виктор Лесков».
В памяти Виктора возникло лицо Мити — такое, каким он видел его в последний раз, и юнга с силой втянул воздух.
— Всё правильно? — спросил командир.
Виктор молчал.
— Теперь поговорим, — сказал Воробьёв. — Сядь!
Виктор, всё так же не поднимая глаз, сел на диван. Командир прошёлся по каюте.
— На корабле не верят, что лодку первым увидел ты, — чётко проговорил он. — Не верит боцман. Не верит наш пассажир, профессор. Я ответил им: мне нужно поговорить с юнгой, познакомиться с ним лучше. Ты сын моряка?
— Да… — тихо ответил Виктор.
— Он погиб от мины?
— Да…
— Ты знаешь, каким был твой отец? Ты помнишь?
— Нет.
— Тебе рассказывали?
— Папа был смелый…
До сих пор он всегда говорил о своём отце с гордостью, охотно, а теперь ему почему-то было очень трудно отвечать на короткие вопросы командира.
— Он был коммунист?
— Коммунист.
— Он был правдивый человек?
— Да, — с отчаянием прошептал Виктор.
— Иначе не могло быть! Смелость и честность — это одно и то же. Смелый человек не может быть лгуном, а лгун в трудную минуту непременно струсит. Ты, конечно, хочешь быть таким же, каким был твой отец — смелым и честным?
— Да…
— Почему же ты прячешь глаза?
Виктор знал, что стоит ему поднять глаза, и он снова встретит пытливый взгляд этого человека, который говорил так медленно, давая время каждому слову дойти до самого сердца. Всё же он заставил себя посмотреть на командира. Это было очень тяжело, но он сделал это.
— Всё ясно! — сказал командир, упорно глядя на пылавшее лицо Виктора. — Ты, сын советского моряка, не можешь поступить со своим другом несправедливо. Я знал это и решил не вызывать другого мальчика. Ты понимаешь?.. Всё устроится и без этого. Всё устроится к лучшему, стоит лишь тебе хорошенько подумать об этом деле. Подумать хорошенько…
Зазвонил телефон. Командир выслушал сообщение с вахты и ответил:
— Гогланд? Хорошо! Сейчас поднимусь на мостик.
Он надел бушлат, фуражку и, уходя, сказал:
— Скоро вернусь. Можешь подождать. Мы ещё потолкуем… и договоримся до дела.
Виктор остался один. Он поднёс руку к щекам и чуть не ожёгся — так горели они. Ему было так стыдно, будто у него ещё раз отобрали красные флажки. В каюте стало пусто и сумрачно. Виктор подошёл к письменному столу, посмотрел на фотографическую карточку, прочитал надпись на ленточке мальчика, сидевшего возле молодой женщины: «Дружный». Ему показалось, что мальчик похож на Митю и что он собирается о чём-то спросить Виктора.
Юнга не хотел смотреть на карточку. Не хотел он смотреть на стол, где командир оставил только что написанное сообщение. Сегодня или завтра благодаря этому клочку бумаги весь флот узнает, что Виктор первым увидел подводную лодку, все будут хвалить Виктора, одного Виктора, и об этом было страшно подумать.
Ну да, он первый поднял тревогу — если не верите, спросите ещё раз у наблюдателя, — но что бы ни сказал этот краснофлотец, положение остаётся ужасным, и в душе зудит тоненький-тоненький голосок: «А кто первый увидел палочку, над которой ты ещё посмеялся? Помнишь? Кто увидел палочку и не смог её правильно назвать: перископ? Митя! Митя! Митя!»
Ах, если бы шторм ворвался в круглые иллюминаторы каюты, подхватил клочок бумажки и унёс его в морской простор — далеко и навсегда! Но, как нарочно, качка становится всё слабее и слабее, покой охватывает корабль, и Виктор несчастен.
Он вскочил, снова сел, зажал руки между коленями, приказал себе не шевелиться и хорошенько продумать ещё раз всё. Кто первый увидел перископ? — Митя! Что надо сделать? — Надо кончать сразу! Но ведь за это влетит? — Вернее всего, что за это крепко попадёт. Ну и пускай, пускай влетит! Что угодно, только не эта тоска, не этот стыд перед Митей и, главное, перед отцом…
Он высвободил руки и вскочил. Ему чуть не помешали. Дверь каюты открылась, заглянул Костин-кок и скомандовал:
— Витя, давай за мной! Сейчас перебираемся на линкор!
Он скомандовал и, к счастью, исчез.
Отгремел якорный канат, миноносец уцепился за грунт. Тишина показалась насторожённой: так бывает всегда, как только остановятся машины, перестанут вращаться винты, корабль развернётся по ветру и, скучая, начнёт болтаться на волне, нетерпеливо натягивая и подёргивая канат…
«ТЫ МНЕ ДРУГ?..»
Эскадра «красных» стала на якорь за островом Гогланд — за скалистой громадой, которая возвышалась посредине Финского залива, как суровый страж. Неподвижные, как сам Гогланд, стояли линейные корабли, вокруг них построились миноносцы, и все они спешили наговориться вдосталь, так как в походе, да ещё когда ограничен радиообмен, многого не скажешь. Пока не сгустились сумерки, хватало дела флажному семафору: на мостиках кораблей красными огоньками мелькали сигнальные флажки. Потом на клотиках мачт замигали огоньки сигнальных ламп. Но они передавали только самые срочные сообщения, а подробные сведения для флагмана собирал «Болиндер» — большой самоходный катер, спущенный на воду с борта линкора. Он, пыхтя, бегал между кораблями, забирал почту для штаба «красных» и походного политотдела; огонёк на его мачте виднелся то здесь, то там.
На кораблях всё жило.
Кончилась первая часть тактических занятий. «Врагу» не удалось прорваться к главной базе. Краснофлотцы толпились возле карт Финского залива, слушали доклады политработников, запоминали названия островов.
Вышли бюллетени стенных и печатных газет: они говорили о походном соревновании на лучшее содержание машин и оружия, называли ударников. Их было много.
На кораблях начался конкурс затейников. Весельчаки, искусники устраивали концерты на верхней палубе, где можно и сплясать и спеть полным голосом. Глядя на Гогланд, моряки вспоминали старые песни, которые никогда не затихнут на флоте: о гордом «Варяге», о кочегарах, о близкой буре.
Их слушал поросший лесом скалистый остров, узнавал этих людей, узнавал их голоса. Сотни лет назад появились впервые у его неприветливых берегов люди восточной страны, неутомимые, настойчивые. Их корабли — сначала парусные и гребные — шли с востока и возвращались на восток, чтобы снова, в ещё большем количестве, пройти на запад, мимо Гогланда. Снова они тут, и хмурый остров даёт им удобную якорную стоянку.
— Что ты так долго копался? — набросился Иона Осипыч на Виктора, когда тот появился возле отваленного трапа. — Горе мне с тобой! Ну, чего ты там делал? Застегни бушлат, поправь бескозырку! Стой возле меня! Сейчас катер подойдёт.
